ЖИЗНЬ КАК ПОВОД ДЛЯ ИСКУССТВА

Актриса Татьяна Васильева, обладающая редким трагикомическим даром, в профессии может все. Тем удивительней, что в жизни – это абсолютно естественный и искренний человек, как-то не по-актерски трогательно-скромный. Не из тех, у кого грим въелся в лицо и душу. Нет выстроенного имиджа, установленной дистанции и прочих примет «звездности».

Если самобытность, цельность, калибр личности еще в цене, Васильева на нашем актерском небосклоне, конечно же, не звезда – планета.

-Татьяна Григорьевна, вы играли и в Театре сатиры, и в «Маяковке», и в «Школе современной пьесы»...

– Оттуда меня пока еще не выгнали, я еще у них числюсь, хотя почти ничего там не играю. У них большой запас терпения по отношению ко мне – они меня все еще ждут.

– За три года, что вы там проработали, вы были этим театром довольны?

– Там хорошо, но я выбрала свой путь. Антрепризный.

– И в какой же антрепризе трудитесь?

– Их несколько – Московская гильдия актеров, Независимый театральный проект, «Арт-партнер XXI»... В каждом агентстве играю один-два спектакля. В антрепризном Театре комедии Анатолия Воропаева позавчера сыграла премьеру – спектакль «Место, похожее на рай».

– Расскажите, кто автор, кто режиссер?

– Это по мотивам «Сотворения мира» Артура Миллера, а поставил спектакль режиссер Алексей Кирющенко, который известен замечательной постановкой «Чонкина» с Валерием Гаркалиным. Как зрителя меня насмешить вообще-то невозможно. Мне в зрительном зале не смешно – мне плохо, на меня нападает столбняк, я за всех играю... А на «Чонкине» я хохотала так, что думала – по причине новоприобретенных морщин состарюсь лет на десять.

– Возвращаясь к премьере – там вы сыграли кого?

– Еву – можно сказать, голую. Там всего пять действующих лиц, кроме меня заняты Владимир Стеклов, Владимир Долинский, Андрей Бутин, Александр Карпов. Очень трудная, очень выматывающая физически роль. Весь первый акт – почти сплошь клоунада. Жанр спектакля – трагикомедия, фарс.

– Вот это роль – ни много ни мало прародительницы, первой на свете женщины!

– По возрастному стандарту Еву, конечно, надо бы лет тридцать назад сыграть. Я очень комплексовала по этому поводу и что актер Бутин, играющий Адама, младше меня... Но на репетициях это ушло: оказалось, что я могу воспринимать все, как в первый раз, и что мне легко, как в юности. Я и сама теперь не знаю, сколько мне лет.

– Ну, каждый из нас, в сущности, остановился на каком-то своем психологическом возрасте.

– Вот-вот, в плане своего развития, думаю, я лет на семь сейчас сгожусь (смеется). Да и то, что я не очень умна – а мне это понятно, – в этой роли оказалось на руку. Но вообще последние дни перед премьерой были очень нервными, тяжелыми для меня. Каждый раз не знаешь, что получилось: полная неизвестность. Ты не знаешь, что ты сделал – это гениально или это провал, – вот до такой степени. Эта неясность настолько пугающа... О гениальности никто, конечно, не думает, о провале – бывает.

– И как в итоге понять, получилось ли?

– Это сразу чувствуется по зрительскому приему.

– Наверное, поедете теперь с «Местом...» по городам и весям?

– Сыграем в Москве 2 июня еще премьеру – и поедем.

– С антрепризными спектаклями вы все время в разъездах – не тяжело?

– У меня нет альтернативы. Я трудоголик и по натуре, и по необходимости – тут все совпало. Стационарного театра я как огня боюсь. Там, где я сейчас работаю, все любят друг друга, все заинтересованы и творчески, и материально, чтобы и другой создавал шедевр. Там нет зависти, лести – тех столпов, на которых стоит обычный театр. Еще такая подробность. Бутин-Адам – по совместительству директор, и костюмы после спектакля собирает тоже он.

– Просто школа-студия «Современник», начало пути: все любят друг друга, актеры одновременно и гримеры-декораторы-костюмеры!

– А зачем на каждое задание ставить отдельного человека – его присутствие бессмысленно и накладно. И зачем собираться вместе, если не в любви и дружбе? Чтобы плести интриги? Только в любви может что-то получиться, а ее нам в антрепризе – не занимать.

– Скажите, в антрепризе пьеса подбирается под определенного актера?

– Должно быть хотя бы одно известное имя, лучше два, больше прокатчики не потянут. Все труднее собрать хорошую команду – все разобраны, у всех очень много работы. На удивление востребованной вдруг оказалась наша профессия.

– Меня всегда смущали в антрепризе условия выбора пьесы – найти вещицу помалолюднее, чтоб не больше пяти персонажей да чтоб она была понятна – доходчива массам...

– У меня нет ощущения, что, работая в антрепризе, я занимаюсь чем-то компрометирующим, что вроде как в чем-то планка снижена. Да и жизнеспособность антрепризных спектаклей говорит сама за себя – «Ну, все, все, все!» уж 10 лет идет и идет, «Бумеранг» за сезон сыгран сто раз, а «Ботинки на толстой подошве» все видели, кажется, не по одному разу.

– Я о другом – при жестких антрепризных рамках шекспиров-камю, условно говоря, ведь не поставишь. Вам не хотелось бы сыграть, к примеру, в «Визите пожилой дамы» Дюрренматта?

– Уже отошло и отболело... При замахе на такой материал нужен режиссер, который с ним справится, чтобы не вышла скука. Антреприза – это борьба со скукой на сцене и в зрительном зале. Спектакль действительно должен быть доходчив для любой публики, нельзя, чтобы он годился для Москвы и не годился для Сыктывкара или Рязани.

– Доходчив... Значит, все-таки публика – дура?

– Она далеко не дура. «Мастер-класс» перед премьерой повезли обкатать в подмосковный городок, почти деревню. В зале были простые люди, которые понятия не имели, кто такая Мария Каллас. И это был для меня самый лучший и правильный спектакль. Я поняла, что такое – найти контакт и взаимопонимание с этим зрителем, который понятия не имеет о высоких материях. Держать его внимание и вызывать его интерес. Мне неинтересно играть для снобов, хотя, казалось бы, мы говорим на схожих языках и об опере они, возможно, знают больше, чем я.

– Время стало другое – и публика стала другая. Звонки мобильников с первых рядов...

– Это мешает, конечно. И все же – какой бы публика ни была, все равно ее что-то трогает, и это – ценно.

– Вас невозможно встретить на тусовках – вы не публичный человек?

– Нет на это сил. Это же надо одеться, как никто, накраситься, как никто. А я это и так каждый вечер делаю на сцене – одеваюсь, как никто, и крашусь, как никто (смеется)! Да я и не знаю, что там делать, чем заниматься – обмениваться сплетнями? По мне, лучше посидеть дома.

– Я имела в виду даже не клубы-презентации, а некие профессиональные сборища. Вот, к примеру, телепередача «ТеатрТВ» – так и там вас не видно.

– Тоже не мое. Как-то сходила туда, просидела-промолчала, все на меня обиделись. Рассказывать старые анекдоты, заходиться в восторге друг от друга... Я не понимаю, честно говоря, этих посиделок.

– От передачи «Линия жизни» с вами у меня осталось странное ощущение. Поразили ваши сдержанность, скованность, недоговоренность, что ли. При этом ощущался огромный внутренний потенциал. Сложно заподозрить вас в зажатости, но...

– На самом деле, я тогда очень волновалась. На сцене я чувствую себя в собственной тарелке, только когда играю. А когда занимаюсь не своим делом... пока не понимаю, зачем я там – очень зажимаюсь.

– Сидя с вами бок о бок, разговаривая глаза в глаза – отчетливо ощущаешь, что вам есть что сказать миру помимо сцены. Помнится, в юности вы посещали не только актерскую, но и литературную студию. Пробуете ли писать? Уверена, уж личный дневник или ведете, или вели, так?

– Так. Но прозу – нет, пока не пишу. Пыталась, но мне нельзя – я съедаю себя, не оставляя ничего. В том числе и текст. (Смеется.)

– Давайте помянем кино. Мои любимые фильмы с вашим участием – «Белый король, красная королева» и «Увидеть Париж и умереть». Совпадаем?

– Нет. У меня нет любимого фильма. Видимо, таковой еще не снят.

– Почему не снимаетесь у Эльдара Рязанова, например, или Юрия Мамина? Казалось бы, у вас одна группа крови, свояк свояка и т.д.

– Большой кинематограф как-то прошел мимо меня стороной. Вот молодые и начинающие режиссеры – эти рискуют входить со мной в отношения. А с корифеями мы, разумеется, знакомы, общаемся и обмениваемся комплиментами, но сниматься они зовут других.

– Вы в сериалах вроде замечены не были, вдруг «засветились» – сыграли в сериале «За кулисами» эдакую зловещую критикессу, чуть ли не главу преступной группировки.

– К своему стыду, я не прочла сценарий – хотя в случае сериала это и нереально. Но в предварительных разговорах я уточняла, не будет ли там наркотических, лесбийских и прочих красок. Не будет, заверили меня. В итоге моя героиня оказалась и при наркотиках, и лесбиянкой (смеется)! Скоро начну сниматься в мелодраме (не в сериале), рабочее название «Попса». У меня главная роль – продюсерши, которая раскручивает таланты. Без стрельбы, без бандитов, и заканчивается все мирно – такая женская история. Про любовь в том числе.

– Вы где-то декларировали: «Главное, не любить мужчин больше себя». Но по большому счету – любовь и есть полное забвение себя. Получается грустное: «Главное – не любить».

– Это я говорю отлюбивши, раньше я так не говорила. Сейчас – осенняя пора, очей очарованье... Хотя – все равно веришь в сказку и надеешься, понимая, что надежда эта – в большей степени фантазия. Но иногда фантазия многое может изменить.

– А любовь к детям – разве не есть полное забвение себя?

– К детям – конечно, забвение полное, тут я иду до конца. Все, что мне недодали, пытаюсь им отдать в троекратном размере. Им и не нужно этого, но я иначе не могу.

– Дети выросли – Филипп совсем взрослый человек, да и Лиза уже студентка.

– И проблемы выросли вместе с ними. Все надо успеть объяснить, всему надо успеть научить, а слушать они не хотят, а жизнь идет... Но я и себя воспитываю – даже не всегда теперь спрашиваю, куда они идут (смеется).

– Главное в жизни – свое дело и дети?

– Так оно и есть. Личную жизнь мне заменяет дружба с людьми, с которыми я работаю. Мне страшнее потерять их любовь, чем хотелось бы приобрести любовь одного какого-то индивида. Все, что недополучаешь в жизни, – получаешь на сцене. И я бы не променяла того, что имею, на реальность. Ловлю себя на мысли, что небо, нарисованное на заднике, мне нравится больше настоящего. Жизнь – вообще лишь повод для искусства.