Татьяна Васильева: «Дураки – очень хорошие артисты»

– Вам интересно играть в сериалах? Многие актеры говорят: «Это просто работа».

– То, что это работа, понятно, но это же моя работа. Я уже втянулась. Приходится за один день снимать несколько серий. Интересно становится, когда раскрепостишься, и тебя уже не держит текст. Первое время я боялась, что не смогу осваивать так много текста. Теперь понимаю, что это ничего не стоит. Я его прочитываю и через минуту уже знаю. А дальше существую в свободном полете. Конечно, есть режиссер, но очень многое я предлагаю сама.

– Устаете? Вот, к примеру, Татьяна Догилева в недавнем интервью «Новым Известиям» сетовала, что сериалы – это тяжело.

– Я устаю, но у меня не такой большой объем работы, как у нее. И когда я уезжаю на гастроли, то отдыхаю от сериала. Не уверена, смогла бы я играть главную роль в сериале. Это очень трудно.

– Сыгранные роли оказывают какое-то влияние на вашу жизнь?

– Бывает, что роль тебя преследует. Это даже страшно. Если это сильный материал, то в жизни сталкиваешься с этими же проблемами. Или фразы, которые ты произносишь, а потом понимаешь, что они сказаны от другого человека. Опасно так погружаться в роль. Это может и ударить.

– И бывало, что било?

– Сплошь и рядом с тобой случается то, что случалось в роли. Иногда берусь за какую-то роль и молюсь, чтобы она не стала моей судьбой.

– На этот счет существует огромная масса предрассудков. Многие актеры, например, считают, что сниматься в сценах смерти – значит накликать на себя несчастье.

– Особенно, если хорошо справишься с ролью. Не знаю, отчего это так, но это так.

– А бывает так, что вы что-то меняете в роли?

– Я только этим и занимаюсь. Прежде чем выйти на сцену, мы проговариваем и переговариваем всю пьесу. Я так навострилась это делать, что могла бы если не написать, то наговорить роль. Перевести ее на более живой язык. Чаще переговариваю современных авторов, но иногда и с Чеховым хочется посоревноваться. Так хочется, что иногда я себе это позволяю. Хотя, наверное, это грех. Но я почему-то думаю, что Чехов бы мне это позволил. Мне даже кажется, что я с ним договариваюсь в тайне от всех.

– Вы были бы неплохой парой.

– Да, он в моем вкусе.

– Я имел в виду, что вы подходите друг другу по росту. В нем был 1,86. А в вас?

– 1,76.

– Идеальная разница. Хотя вы кажетесь выше своего роста. А какие-то более серьезные вещи, чем смена реплик – например, трансформация характера героини, тоже случаются?

– Я думаю, что если бы некоторые авторы посмотрели, что мы делаем с их характерами и ситуациями, они бы сняли свои фамилии с афиш. Вот братья Пресняковы писали анекдот, а мы играем мелодраму.

– А так, чтобы в процессе игры менялся характер героя?

– И это бывает. Тем более что мы выпускаем пьесу достаточно быстро, за два месяца. А за это время характер героя может не сформироваться. Через полгода он становится намного яснее, четче и законченнее. То, что играешь в спектакле при его выходе, часто не имеет ничего общего с тем, что играешь в нем же через год. Это может быть совсем другая история. Про другое. Это вам любой артист скажет.

– Не любой. Некоторые говорят, что стараются придерживаться первоначального рисунка. Просто вам нравится импровизация. А бывает так, что после десятка-другого спектаклей пьеса надоедает?

– Нет, это бесконечный процесс. Спектакли не повторяются. Каждый раз что-то новое. Зрители часто не могут этого заметить. Даже если ходят на один спектакль по нескольку раз.

– А вы отмечаете, что человек приходит уже не в первый раз?

– Иногда отмечаю. Подбираюсь к какой-то репризе, а кто-то уже начинает смеяться. Или человек покупает одно и то же место на каждый спектакль. И я понимаю, что можно начинать, раз он пришел. Притом этот человек может никак не реагировать на происходящее, просто сидит и смотрит. Мне даже начинает казаться, что он приходит, чтобы ненавидеть меня. Помню, приходила одна женщина, и ничего не отражалось на ее лице. Она смотрела на меня, словно хотела сказать: «Ну, когда же ты, наконец, уйдешь?!». Хотя на самом деле она, может быть, испытывала что-то другое. Чего только не бывает в театре!

– Насколько вы знакомы с музыкальным миром, с шоу-бизнесом, представительницу которого сыграли в «Попсе»?

– Совсем не знакома. Только догадываюсь. Но, судя по реакции на эту роль, мои предположения оказались правильными. Достаточно ведь посмотреть, что делают наши попсовые певцы, и становится понятно, что там происходит за кулисами.

– Вижу, что вы о них невысокого мнения.

– Невысокого.

– Но какие-то исполнители вам нравятся?

– Нравятся те, у кого есть голос. А если нет голоса, должно быть что-то индивидуальное. Моя точка отсчета – Фрэнк Синатра.

– Высоко берете. А из наших никого не хотите назвать?

– Мне нравилась ранняя Пугачева.

– Актерская профессия предполагает интенсивную самоотдачу. Без этого какая же вы актриса? Вас и любят за то, что вы выкладываетесь.

– Я не люблю слово «выкладываться». Это же не труд. Я это даже мастерством не называю Просто вот такая профессия. Выходишь, ничего не помнишь, и все происходит за тебя. Кто-то это делает за тебя. Вот мы с Валерой Гаркалиным одиннадцатый сезон играем спектакль «Все-все-все». Он имеет спрос, поэтому мы играем. Но мы от него устали. Он выматывает страшно. Но каждый раз мы заигрываемся. И не замечаем сами, как уже сыграли. Хотя он идет час сорок, и каждую секунду должно что-то происходить. Сначала дуэт, потом моноспектакль… И когда возникают паузы, рассчитанные на физическое действие, мы ведем огромные диалоги, о которых никто не догадывается. Это очень помогает выйти на тот градус, который понадобится в конце спектакля. Мы очень друг друга поддерживаем.

– Такой партнер, наверное, редкость…

– Да. Для меня это огромное везение. При этом мы расстаемся. Он выпустил два спектакля без меня, я тоже. И все равно, когда мы встречаемся, я понимаю, какой это классный актер. И при этом умный.

– Это тоже редкость?

– Мозг актеру иногда мешает...

– ?!

– Не знаю, как у дураков это взаимосвязано, но дураки очень хорошие артисты. Дурак может выполнить задание так, как никто. Все точно, все в лузу. А поговорить не о чем.

– Если вам попадается никудышный партнер, что вы делаете?

– Это просто беда. Бьешься как рыба об лед и вкалываешь одна, потому что ничего не можешь от него добиться. Страшное наказание. У меня просто истерика начинается. Сначала я предлагаю ему какие-то варианты, а когда понимаю, что человек растренирован или просто не способен, впадаю в отчаяние. Я боюсь обижать людей, но когда мне нужно кому-то все выложить, любой человек годится. Я его хватаю, прислоняю к стенке и начинаю ругаться страшными словами.

– А режиссеру пожаловаться?

– Если это не театр, то бесполезно. Поэтому берешь мальчика или девочку для битья, они всегда есть, и начинаешь…

– В театре на режиссера можно повлиять?

– Можно ему сказать: «Давайте пробовать, давайте искать, я так не могу». И пробовать, и репетировать. А в сериалах кто будет репетировать и кто даст пробовать? Это как поезд останавливать. Как говорит Лариса в «Попсе», «поезд пошел, хочешь – выходи». В общем, это самое ужасное для актера – играть самому при наличии партнера. Но я привыкла к этому. И даже кайф какой-то ловлю. Фонтанирую. У меня будто чакра открылась в последнее время. И там много всего. Пока хватает.

– Вы вспыльчивая женщина?

– Да, но я очень сдержанная при этом. Я не сдерживаю себя, когда это касается моих детей, когда они не так оденутся, когда не так скажут, не то сделают. А что касается других людей, я никого, надеюсь, не обидела, а если обидела, то очень виновата. Недавно вот вспылила против одного режиссера. Начала какую-то кампанию против него. А потом он как-то пришел, и мне показалось, что его уволили. Боже мой, как я перепугалась! Пошла умолять, чтобы его не трогали, стала с ним дружить, встречала хлебом-солью, целовала, он просто пришел фотографироваться. Больше я себе такого не позволю. Лучше уж промучаться.

– Про Наполеона говорят, что он порой впадал в истерические состояния, а иногда просто разыгрывал истерики. Вы можете разыграть что-то, чтобы добиться какой-то цели?

– На сцене могу, в жизни – нет. У меня внутри счетчик, он не терпит никакой фальши. Я не люблю, когда в жизни кто-то что-то изображает.

– По вашим наблюдениям, актеры часто актерствуют в жизни?

– Если они не наигрались в театре. Я в жизни максимально должна отдыхать и меньше затрачиваться.

– Мне приходилось читать интервью, где вас атаковали вопросами, касающимися личной жизни и любовных отношений. Как вы считаете, актеры должны удовлетворять любопытство публики и прессы на этот счет?

– Нет, и я очень жалею, что долгое время удовлетворяла эти потребности.

– Почему же вы это делали?

– Хотелось облегчить свое состояние, и они попадались под руку. И тогда они имели все, и даже то, на что не рассчитывали.

– Сейчас вы счастливы?

– Да, через край.

– А были ли периоды, когда вы были глубоко несчастливы?

– Это были мои заблуждения. Я слишком всерьез воспринимала свои романы и потому страдала. А теперь жалею о тех временах, очень жалею, что так себя не щадила. Если бы мне тогда сказали, как я буду спокойна, как мне будет досадно и жалко себя, то я бы, наверное, избежала этого. Нет, я бы тогда этого не услышала.

– Вы были неудержимы?

– Я безостановочная, всегда иду до конца и не останавливаюсь у черты, а захожу за нее. И всегда была ведущей в отношениях с мужчинами. Хотела, чтобы меня любили так, как любила я. Потому что я обычно любила сильнее, чем любили меня. Но стоило им полюбить меня больше, мне становилось неинтересно и тягостно. Этот узел не развязать. Поэтому я сейчас абсолютно счастлива, так как занимаюсь только творчеством.

– Вы жалеете обо всех своих закончившихся увлечениях?

– Нет, не о всех. Есть мужчины, с которыми я бы хотела восстановить отношения. По крайней мере, не быть врагами. Но мне никогда не удавалось остаться с ними в нормальных отношениях. Никто потом не хочет со мной дружить.

Hosted by uCoz